«Парижане! Запомните это лицо»

В 1973 году моего папу угораздило стать зятем первого зампреда КГБ СССР. Моя мама была единственной и горячо любимой дочкой Семена Кузьмича Цвигуна. Папа был выпускником экономического факультета МГИМО, сыном создателя Экспортлеса – Власа Никифоровича Ничкова и работал по линии международного научно-технического сотрудничества.

В 1980 г. они вместе с мамой уехали в длительную командировку в Париж, где отец начал трудиться в группе ГКНТ – госкомитета по науке и технике, а через год к ним присоединилась и я, чтобы пойти в первый класс посольской школы.

Шпионский скандал разразился три года спустя, когда в апреле 1983 года Франция выдворила из страны 47 советских дипломатов. Французская пресса тут же окрестила их «Клубом сорока семи». За всю историю дипломатических отношений только один случай превосходил по размаху эту высылку: в 1971 году власти Великобритании единовременно «выкинули» из своей страны 105 советских дипломатов.

Главным же фигурантом нового шпионского скандала оказался кадровый полковник КГБ Владимир Ветров, он же агент Фэруэлл (Farewell), передавший в начале 80-х гг. множество сверхсекретных документов французским спецслужбам. Однако эта история выходит далеко за рамки отношений СССР–Франция. Вот лишь один факт, говорящий об истинном масштабе происшедшего: тогдашний президент США Рональд Рейган сделал в те весенние дни 1983 года такую запись в своем дневнике: «Это одно из самых больших шпионских дел за весь 20 век».

Именно эта цитата Рональда Рейгана стала эпиграфом к художественному фильму «Farewell», который с большим размахом вышел на экраны Франции в 2009 году. Но все это будет позже, а тогда – в 1983 г. все было очень напряженно.

Из письма моей мамы Виолетты Цвигун моей бабушке – Розе Михайловне Цвигун, 13 апреля 1983 г.:

«В связи со здешними событиями, было много шумихи в прессе о том, что все в посольстве «шпионы», что часть из них покинула страну, а еще больше осталось (…) В Марселе (на юге Франции) какие-то шизики ночью в 2:00 обстреляли здание (наше) Консульства и Аэрофлота. Жертв нет, а типов поймали. Пишу, чтобы ты знала от меня как есть, а не от других с преувеличением. Нам даны указания выходить в город, передвигаться, как и раньше, работать и жить по-прежнему, чтобы они не думали, что мы их боимся, только семьями (минимум 2 семьи).

Это был 1983 год. Мой дед, который мог бы успокоить и обо всем информировать бабушку, умер за год до этого. Поэтому мама старалась сама донести все события до бабушки максимально детально.

(…) В газетах плохо, что опубликовали все номера (коды) советских машин, по сему сейчас лишний раз выезжать не хочется. Также в газете опубликовали всех дипломатов пофамильно, кто кем работает и из какого учреждения приехал. Про очень многих, даже не имеющих ничего общего с К. Б. [в целях конспирации моя бдительная мама в письмах пропускала одну букву «Г», когда писала аббревиатуру КГБ – прим. автора] написали, что является агентом службы. Про Влада написали, что их двое из ГКНТ (он и Боря Нарутдинов, которого отправили домой), что наш не является агентом, а Боря – агент секретной службы.

Отец в список 47 не попал (шпионская «слава» настигла его через год с небольшим). За время, проведенное во Франции до высылки наших дипломатов, он успел отправить в космос первого французского космонавта Жан-Лу Кретьена и в целом его деятельность, видимо, не вызвала подозрения у местных спецслужб.

Из письма моей мамы Виолетты Цвигун моей бабушке – Розе Михайловне Цвигун, 13 апреля 1983 г.:

Таким как Владик (по списку прошло не очень много) они всем заявили по телевизору, что их спецслужба систематически контролирует нас. Значит за 3 года убедились, что Влад в своей работе в чужие дела нос не совал, да и на самом деле и в дальнейшем совать не собираемся. Каждому свое.

В день отправки наших товарищей домой, на имя Влада в группу науки и техники пришел телекс от французов: «Позор французскому правительству. С дружеским приветом….» (самая богатая фирма). А многие деловые французы звонили, заикались, пытались с грустью прозондировать, не попал ли Влад в эти списки, мол, пытались назначить деловые визиты. А когда он отвечал, что через неделю созвонимся и определимся, то в голосе была радость. Есть французы, которые далеки от политики или против таких жестов, их интересуют дела, сотрудничество в разных областях, и много еще в работе определяющим и положительным звеном является личная человеческая симпатия.

Из-за ужесточения мер по выдаче виз и прочего контроля со стороны Парижа, Москве долго не удавалось заслать во Францию нового резидента. Шли месяцы, а ситуация не менялась. Сначала французские контрразведчики радовались, а потом их стали одолевать сомнения: а что, если все же «мышь проскочила?» Или, видя, что посольство находится на осадном положении, Москва решила назначить резидентом кого-то из находящихся в посольстве людей?

В ДСТ (французской контразведке) вновь достали списки и стали заново анализировать биографии оставшихся сотрудников советского посольства. Лучше всех на роль нового резидента, по их мнению, подходил мой отец, Владислав Ничков. Несмотря на то, что за несколько лет работы во Франции он ни разу не попал под подозрение французских спецслужб, биография его явно подкачала. Во-первых, он родился в США, где работал его отец. И хотя Влас Никифорович Ничков — мой дед по папиной линии — шпионом не был, точных данных у ДСТ на этот счет, видимо, не было. Но гораздо более весомым аргументом было то, что Ничков – зять Семена Цвигуна, которого они называли вторым человеком в КГБ (KGB #2). И неважно, что Цвигун к тому моменту уже умер. Портрет начальника группы по научно-техническому сотрудничеству Владислава Власовича Ничкова все равно вырисовывался, если не зловещим, то предельно подходящим для демонизации.

Решение было принято и французские газеты вышли с фотографиями моего папы в профиль и анфас, сопровождаемые киношными заголовками: «Парижане, запомните это лицо!». Посольство мобилизовалось. Отцу и маме, а значит, автоматически и мне было категорически запрещено выходить за стены посольства в течение трех недель. Я смотрела на папино фото в газете и слушала, как родители объясняют мне ситуацию. Она была для меня скверная. Дело в том, что в то время я была сильно увлечена диснеевским мультфильмом про бурундучков Чипа и Дейла. И мне очень хотелось такого игрушечного бурундука. И он мне был обещан, а теперь все рушилось на глазах. Нет выезда в город – нет похода в любимый магазин игрушек! Мое сердце 10-летнего ребенка разрывалось между «Хочу бурундука!» и «А вдруг папа и правда секретный шпион?».

 

Время шло. ДСТ молчало. Отца не высылали, как было бы логично предположить. Видимо, кроме анализа родственных связей, доказательной базы причастности к КГБ французы обнаружить не смогли. Ситуация была патовая: никто не извинялся, но и из страны не гнал. Папины французские коллеги единодушно его поддержали, это было трогательно. Никто, по его воспоминаниям, не прекратил контакты, несмотря на «разоблачительные» публикации в прессе, бизнес круги Франции хладнокровно исходили из своих интересов, а интерес к научно-техническому сотрудничеству с Советским Союзом в середине 80-х был огого!

Отец спокойно проработал в Париже еще три года, и мы вернулись в Москву в плановом порядке по окончании его командировки в 1988 г. Французская сторона извинений так и не принесла, но, не выслав несостоявшегося резидента Владислава Ничкова из своей страны, по умолчанию признала свою ошибку. А бурундука мне так и не купили. За время вынужденного заточения в посольстве интерес мой к бурундучкам поугас. Зато я более пристально стала относиться к папе: где-то в глубине души еще долго не исчезало сомнение, – а вдруг французы не ошиблись, и он все же настоящий глубоко законспирированный разведчик?

В 1993 году во Франции вышла книжка известного журналиста Бернара Леконта «Бункер. 20 лет советско-французских отношений», в которой он, помимо прочего, описал и этот занятный эпизод. Бункером парижане называли наше посольство, во многом похожее на настоящую крепость. Наши спецслужбы признают эту книгу одной из лучших книг о нашей политике и разведке во Франции, отдавая должное осведомленности и, одновременно, аккуратности и таланту автора.  Для меня Леконт стал одним из любимых журналистов, которые умеют писать просто и с иронией о сложных темах международных отношений. Я зачитывалась «Бункером» и даже писала по этой книге одну из своих курсовых работ на факультете Международной журналистки МГИМО.

Годы спустя, уже работая корреспондентом и продюсером программы «Международная Панорама» с Александром Гурновым» на канале РТР (ныне «Россия-1»), я решила разыскать Леконта и пригласить его экспертом по одной из тем нашей программы. Признаться честно, хоть Леконт и подходил тогда идеально на роль нашего эксперта, мне, прежде всего, хотелось познакомиться с ним лично, воспользовавшись служебным положением. Разыскав его электронную почту, а написала ему письмо, упомянув, кто я, помимо своей работы на ТВ и как люблю его книгу «Бункер».

Леконт ответил с живым интересом, согласился на телемост, а в конце лаконично спросил: «Вы согласны с тем, что я написал на странице 243?» Вопрос был поставлен ребром. Выбор надо было сделать окончательно и бесповоротно. На указанной странице Леконт писал, что Владислав Ничков, которого назвали в СМИ резидентом советской разведки, на самом деле никогда не имел отношения к КГБ, хотя и приходился зятем Цвигуна, занимавшего долгие годы пост первого зампреда всесильного Андропова. Делать было нечего, и я ответила «да». С благодарностью за объективность и осведомленность.

Мы много лет собираемся с Леконтом как-нибудь встретиться за чашкой кофе в Париже. Он продолжает писать книги, став, помимо эксперта в российско-французских отношениях еще и одним из ведущих знатоков секретов Ватикана. Но это уже совсем другая история…

Автор: Виолетта Ничкова

 

Использование материалов сайта разрешено только при наличии активной ссылки на источник